Анатолий Рясов
Эссе «Задним числом» было совсем недавно переведено на русский. Здесь мысль о забвении получила неожиданное развитие: «Необходимость свидетельствовать есть обязанность дать показания, которые могли бы дать, каждый в своей своеособости, только совершенно невозможные очевидцы — свидетели невозможного; некоторые выжили, но их выживание — уже не жизнь, а разрыв с живым утверждением <...> Забвение, несомненно, делает свое дело и способствует, чтобы дела шли и дальше. Но этому забвению, забвению события, в котором сгинули все возможности, отвечает слабеющая, лишенная воспоминаний память, тщетно домогаемая незапамятным». Совершенно неясно, что в большей степени предопределяет все наши катастрофы — жажда забывать или страсть вспоминать.

Ra - ra.ru

Дмитрий Гирсон Сахаров
Бланшо развивает традицию литературной экзистенции с потерянностью в пространстве, которая являет себя в виде некой случайности, схематики предопределения. В текстах Бланшо есть очарование, иное восприятие действительности: автор выстраивает повествование через описание обыденного, но в то же время он «отключает» его, переходя на другой язык. Его принцип «Noli me legere» — не оглядывайся, не повторяй отражается в «Идилии», сливаясь с кафкианским «процессом». У Бланшо само пространство представляет собой некую заключенность в бренность бытия, замкнутость — человеческую жизнь, оторванность от творчества, выражаемой в сменяемости социума.

Этноним

Игорь Гулин
Бланшо 80-х оказывается перед искушением прочитать тексты Бланшо 30-х в регистре future-in-the-past: как предчувствие ужасов прошедшего будущего — нацизма и сталинизма. Он обнаруживает в собственных новеллах образец определенного рода литературы, которую — перефразируя знаменитую формулу Адорно — называет «рассказом до Освенцима». Это «до» проводит черту — не менее радикальную, чем привычное «после». Катастрофа Освенцима, смерть, которую переживает в ней все человечество, производят разрыв. Этот разрыв снимает саму функцию предсказания. Он отнимает у речи право предсказывать — как и любое другое: свидетельствовать, проповедовать, обещать. Но разрыв дает речи другое назначение — длиться, говорить сквозь предел языка, выявляя его, высказывать смерть до конца и дальше.

Коммерсантъ

Ольга Лебёдушкина
"Если воображаемое рискует в один прекрасный день стать реальным, то дело тут в том, что оно само имеет строго очерченные пределы и с легкостью предвидит наихудшее, поскольку то всегда проще простого и постоянно себя повторяет", - так выдающийся французский писатель и мыслитель Морис Бланшо определил то, что принято называть пророческим даром литературы. Обнаруживается эта пророчественость задним числом: читатель оглядывается и всплёскивает руками: оказывается, Кафка или Замятин предвидели все кошмары ХХ века. Бланшо поставил эксперимент над собственными текстами, написанными в 1930-е годы, до Освенцима и ГУЛАГа. В 80-х, вопреки собственному обычаю не возвращаться к написанному, он перечитал и прокомментировал две своих новеллы, обнаруживая в них тревожные предчувствия. Так что у книжки Бланшо свой "длинный сюжет", воссоздающий стратегию творчества и прочтения.

Радио Культура

ISBN 978-5-89059-317-7
Издательство Ивана Лимбаха, 2018

Перевод с фр. В. Лапицкого

Редактор И. В. Булатовский
Корректор: Л. А. Самойлова
Компьютерная верстка: Н. Ю. Травкин
Дизайн обложки: Н. А. Теплов

Обложка, 104 стр.
УДК 82-311
ББК 84 (4Фра)-44
Б 68

Формат 70х901/32
Тираж 1000 экз.