Шантийи

Среди лесов над речкой, которая называется, как девушка из сказки, – Нонетта, – лежит Шантийи, сытый городок с дворцом, виллами представителей высшего света и знаменитым ипподромом. Я приезжаю сюда уже в третий раз. Сегодня, чтобы навестить Сасетту. Но чтобы увидеться с ним, надо пройти через весь город.
Дома чистые и богатые. Они блестят, как медная табличка, свидетельствующая перед всем миром о зажиточности господина нотариуса. Час ранний, потому ставни еще закрыты, калитки заперты. Сады отгорожены друг от друга старательно и ревниво, как феодальные владения. Кстати, вон там за низкой оградой видно, как вассал в синих штанах стрижет машинкой на колесиках газон сеньора.
Слово, чаще всего встречающееся здесь, – прилагательное «частный»: частная дорога, частная собственность, частный источник, частный проход, частный луг. Как раз на таком именно лугу, огороженном и тщательно подстриженном, происходит сцена из Дега. Четыре господина и четыре дамы верхом на лошадях совершают в такт вальса разнообразные эволюции. Нет, нет, ничего циркового, все проделывается с исключительным достоинством, а потому вы-глядит довольно скучно: пара за парой, потом гуськом, дама вправо, господин влево, и по кругу. Впрочем, что могу знать об этих удовольствиях я, чей контакт со спиной лошади длился всего несколько минут, да и то, помилуй Бог, во время народного гулянья. В общем, пока я шел ко дворцу Шантийи, у меня появлялось ощущение, будто я прикоснулся к давно ушедшей эпохе.
По дороге проходишь мимо Больших конюшен в стиле Людовика XV, шедевра архитектуры XVIII века. Огромное здание в форме подковы, в котором в старые добрые времена помещались двести сорок лошадей и четыреста двадцать охотничьих собак, не считая армии конюхов, доезжачих, псарей и ветеринаров. После этих конюшен дворец уже не производит впечатления. Построен он в «ренессансном» стиле, и к нему прилеплена «готическая» часовенка, от которой за километр несет фальсификацией.
Две тысячи лет назад на этом месте находилось галло-римское укрепление, которое называлось Кантилиус. В Средние века – резиденция «bouteiller de France», который из смотрителя винных подвалов короля превратился в королевского советника. В XIV веке канцлер Оржемон строит тут замок, который вследствие брачных союзов становится собственностью баронов Монморанси, коннетаблей, воителей, монарших советников, породненных с королевской фамилией. В истории особенно прославился один из них – Анн де Монморанси, рыцарь, дипломат и советник шести королей Франции, от Людовика XII до Карла IX. Он был владельцем почти ста замков, имел астрономическое состояние, пользовался огромным влиянием, обладал беспримерной силой и могучим телом: в сражении с протестантами при Сен-Дени понадобились пять ударов шпагой, два удара обухом по голове и выстрел из аркебузы, чтобы свалить семидесятипятилетнего коннетабля, и при этом, падая, он подбородком сломал эфес собственной шпаги.
В сентиментальной истории Шантийи также занимает почетное место, ибо здесь пережил свою последнюю любовь король-сердцеед, то есть Генрих IV. Он влюбился в дочку своего друга Шарлотту де Монморанси. Очаровательная Лола была в возрасте Лолиты, а королю уже стукнуло пятьдесят четыре, но поскольку он был искуснейшим политиком, то посватал Шарлотту за Анри II Бурбона-Конде, который отличался скромностью, неуклюжестью и вообще слыл размазней, то есть был полной противоположностью короля-сердцееда. Интрига более чем прозрачная. Однако судьба распорядилась по-своему: молодая пара бежала из Шантийи и укрылась в Брюсселе под защитой испанского короля. Генрих IV сходил с ума, подтверждением чему является то, что он обратился к папе, прося его вмешательства в этот более чем мирской скандал. Но очень скоро кинжал Равайяка навсегда успокоил королевское сердце.
Хотя нынешний дворец является всего лишь не слишком удачной имитацией, дефекты архитектуры вполне компенсирует окружение: парк, лес, широкий зеленый ров, в котором плавают прожорливые карпы. Вид их вечно разинутых ртов может пробудить аппетит даже у аскета. Правда, во Франции не слишком много гастрономических аскетов, а Шантийи связано с Вателем, который вошел в святцы чревоугодников и гурманов. А дело было так: 23 апреля 1671 года Людовик XIV со своим двором приехал в Шантийи, которое тогда принадлежало Великому Конде. Гостей прибыло много – пять тысяч человек, – что требовало целой армии слуг и поваров. Командовал ими «controleur general de la Bouche de Monsieur le Prince» по фамилии Ватель. Поначалу все шло хорошо, но в один прекрасный день на два стола (а всего их было шестьдесят) не хватило жаркого. Бедный Ватель не мог снести такого позора и закололся собственной шпагой. О чем со смаком и пылающими от волнения ланитами повествует мадам де Севинье.
Галерея в Шантийи достойна Лувра, хотя стили и эпохи тут так перемешаны, что с первого взгляда трудно в них разобраться. К тому же коллекционеры-герцоги (надо полагать, по невнимательности) понаразвешивали среди шедевров невероятную мазню XIX века. И тем не менее без этой коллекции наши знания, особенно о французской живописи XV и XVI веков, были бы неполными. Назовем всего лишь портреты Корнеля де Лиона, богатое собрание рисунков и картин Жана и Франсуа Клуэ, Часослов Этьена Шевалье, иллюминированный Жаном Фуке, и одну из самых великолепно иллюстрированных, причем не только французских, рукописей «Les tres riches heures du duc de Berry».
Чтобы рассматривать и переживать миниатюры, необходимы особые склонности и способности. Нужно войти в мир, наглухо замкнутый, как стеклянный шар. В каком-то смысле мы оказываемся в ситуации Алисы, которая в Стране чудес открывает золотым ключиком двери и видит самый, быть может, прекрасный на свете сад, но слишком маленький, чтобы в него можно было войти. «Ах, если бы можно было складываться, как телескоп». Любоваться миниатюрами – это для тех, кто способен складываться, как телескоп.
История сохранила только имена иллюминаторов рукописи – Поль, Жан и Эрман, и еще известно, что они из города Лимбурга, то есть из Фландрии, которая в XV веке принадлежала могучим бургундским герцогам, большим ценителям искусства.

Арль

Матеушу

Тысячи разноцветных лампочек, висящих на улицах, раскрашивают головы прохожих шутовскими красками. Открытые двери и окна полны музыки. Крохотные площади кружатся, как карусели. Впечатление, будто запрыгнул в центр грандиозного празднества. Таким предстал мне Арль в первый вечер по приезде.
Я снял номер на самом верхнем этаже в гостинице напротив музея Реаттю на узкой улочке, глубокой, как колодец. Заснуть было невозможно. Это был не шум, а всеохватное градотрясение.
Я пошел к бульварам вдоль Роны. «Стремительная река, рождающаяся в Альпах, ты катишь с собою ночи, и дни, и мои желания туда, куда тебя влечет природа, а меня любовь». Так пел Петрарка. Рона действительно могучая, темная и тяжелая, как буйвол. Светлая провансальская ночь, прохладная, но с затаенным где-то на верхнем пределе зноем.
Пью «Кот дю Рон» в «Кафе де л’Альказар». И лишь цветная репродукция над стойкой напоминает мне, что это же тема знаменитой картины Ван Гога «Ночное кафе» и что он жил тут в 1888 году, когда приехал в Прованс в поисках синевы, стократ более интенсивной, чем лазурь неба, и желтого, которое ослепительней солнца. Помнят ли его тут? Может, еще жив кто-нибудь, кто видел его?
Бармен с явной неохотой сообщает, что да, есть один pauvre vieillard, бедный старик, который может что-то рассказать про Ван Гога. Но сейчас его тут нету, он бывает обычно до полудня и любит американские сигареты. Вот так свое пребывание в Арле я начал не с римлян и греков, а с fin de siеcle.
Утром в «Кафе де л’Альказар» мне показали этого старика. Опершись подбородком на сплетенные ладони, сжимающие палку, он дремал над стаканом вина.
– Мне сказали, что вы знали Ван Гога.
– Знал, знал, а как же. А вы кто будете? Студент или журналист?
– Студент.
В тот же миг я понимаю, что ляпнул глупость, так как старикан закрывает глаза и утрачивает ко мне всякий интерес. Я достаю американские сигареты. Приманка срабатывает. Старец с наслаждением затягивается сигаретой, допивает вино.
– Вас интересует Ван Гог?
– Очень.
– Почему?
– Он был великий художник.
– Да, так говорят. Я-то не видел ни одной его картины.
Он постукивает костистым пальцем по пустому стакану, и я послушно наполняю его.
– Ну да. Ван Гог. Он ведь уже умер.
– Но вы же с ним были знакомы.
– Да кто бы с ним стал знакомство водить. Жил один, как пес. Люди боялись его.
– Почему?
– А он бродил по полям с такими огромными полотнами. Мальчишки бросались в него камнями. Нет, я не бросал. Я был тогда еще совсем маленький. Мне было года три или четыре.
– Его, значит, не любили?
– Он был страшно смешной. Волосы как морковка.
Старичок неожиданно заходится смехом, смеется долго, от всей души и с удовольствием.
– Очень он был смешной. Il еtait drоle. И волосы как морковка. Вот их я очень хорошо помню, потому что издалека только волосы и видны были.
На этом, собственно, и кончаются воспоминания простеца о пророке.
Обедал я в маленьком ресторанчике возле площади Республики. Провансальская кухня, с которой я знакомился в сокращенном варианте и в третьеразрядных заведениях, великолепна. Сперва появляется разделенный перегородками на несколько отделений жестяной поднос с закусками. Итак, зеленые и черные оливки, малюсенькие маринованные луковички, цикорий, картофель с острой приправой. Затем знаменитая рыбная похлебка, ближайшая родственница королевы марсельских похлебок буйабеса, а проще говоря, рыбный суп с чесноком и пряностями. Кусок говяжьего филе, жаренного в красном перце. Рис из соседнего Камарга. Вино и сыр.
На стене опять репродукции Ван Гога: «Мост на Роне», «Оливковая роща», «Почтальон Рулен». «Славный человек, – писал о нем художник, – отказался брать у меня деньги, мы ели и пили вместе, что вышло дороже… Но это мелочь, если принять во внимание, что позировал он очень хорошо».
Хозяин ресторана художника не знал, но прекрасно помнит рассказ матери, который часто вспоминают в их семействе. В один прекрасный день к ним на виноградник ворвался этот сумасшедший художник и с криком пытался заставить их купить у него картину. С трудом удалось вытолкать его за ограду. «И просил-то он всего пятьдесят франков», – с бесконечной грустью завершает ресторатор повествование.
За время своего пребывания в Арле и ближнем Сен-Реми Ван Гог создал сотни рисунков и картин. Но ни одна из них не осталась в городе, граждане которого написали властям прошение поместить художника в заведение для душевнобольных. Этот документ опубликовала местная газета. Сейчас он хранится в музее Арлатен в витрине – к вечному позору обывателей. Внуки простили дедам жестокость по отношению к художнику, но отнюдь не то, что те упустили огромные деньги, каких стоит теперь даже самый крошечный эскиз, подписанный именем Vincent.
Пора начинать методичный осмотр города.

ISBN 5-89059-056-1
Издательство Ивана Лимбаха, 2004

Пер. с польск.: Л.М. Цывьян
Редактор Е.Д. Светозарова
Корректор О.Э. Карпеева
Компьютерная верстка: Н. Ю. Травкин
Худож. оформл., макет: Ю.С. Александров

Переплет, 328 стр.
УДК 7.0 БК 84(4Пол)-4 Х39
Формат 70x1081/32 (172х136 мм)
Тираж 2000 экз.