Отрывок

Глава 4

(раскрывающая цинизм врача и страдания пациента)

Затем Антея привели к двери с ужасающей надписью (ата-рина-ларин... тьфу!) и ввели в кабинет, где пациента уже ждал специалист: веселый, лысый тип с длинными рыжими бакенбардами, в пенсне, при синем галстуке в белую клетку, пахнущий табачищем и винищем. «Ата-рина-ларин» считал пульс, мерил давление, слушал дыхание, царапал зеркальцем в нёбе, тянул за уши, стучал в барабанную плевру, скреб зев, пазухи и трахеи, давил на стенку синуса. Специалист трудился на славу, правда, присвистывал, чем в результате вывел Антея из себя.
– Ай! Ай! Ай! – взвыл пациент. – Перестаньте меня мучить...
– Тсс, – шепнул мучитель. – Сейчас сделаем рентген.
Врач приказал Антею лечь на белый студеный верстак, крутанул три блестящие ручки, задвинул щитки, выключил свет, в наступившей тьме запустил сканирующий луч и включил свет. Глас уже намеревался спрыгнуть с верстака.
– Куда?! – крикнул эскулап. – Еще не всё. Сейчас выясним, есть ли внутреннее заражение.
Врач врубил напряжение, приставил к затылку пациента стержень иридия в виде карандаша, затем вывел на круглый экран с магнитами, регулируемыми вибрацией винта, шкалу, анализирующую сангвинический прилив.
– Результаты указывают на учащенную циркуляцию, – сказал «адариналарин», не переставая щелкать клавишами и жевать фильтр сигареты. – У нас с вами, уважаемый, типичный случай сужения передней стенки синуса: придется вскрывать.
– Вскрывать?! – вскричал Глас.
– Разумеется, вскрывать, – изрек специалист, – иначе будет лже-круп.
Вердикт был изречен с беспечным выражением лица, чуть ли не шутя. Глас даже не знал, верить или нет; врачебный цинизм ужасал... Антей закашлялся и, утирая салфетками красную слюну, в сердцах выдал:
– Мерзкий шарлатан! Лучше бы я записался к глазнику!
– Ну, ну, – залебезил «адриналарин», – мы сделаем лишь пять-шесть маленьких трансфузий, дабы лучше выявить недуг, а сначала все как следует разведаем.
«Адриналрин» нажал на клавишу. Прибежал ассистент в синем халате.
– Растиньяк, – приказал врач, – слетай куда-нибудь, в Валь-де-Грас, в Сен-Луи или в Сен-Жак, нам к двенадцати нужна антиглютинативная вакцина.
Затем, диктуя медсестре эпикриз, принялся вещать:
– Имя, фамилия: Антей Глас. Прием 9 апреля: заурядные синусные выделения, фарингит, ларингит, инфекция в пазухах и вытекающий риск снижения иммунитета всей системы, сужение справа передней стенки синуса и, как результат, инфильтрат слизи, заливающей предъязычные складки; как следствие инфлюэнцы ларинкса не исключен лже-круп. Итак, мы настаиваем на ампутации синуса, иначе – если не принять надлежащих мер – пациент рискует утратить дар речи.
Затем «адреналрин» принялся утешать Гласа: удаление синуса – акция, разумеется, длительная, скрупулезная, и все же элементарная. Ее умели делать еще при Луи XVII. Гласу не следует-де нервничать: в таких случаях из клиники выписывают на десятый день.

Отрывок

Глава 23- bis

(устанавливающая влияние фрески "Влтава"
Бедржиха Сметаны на бильярдную игру)

 Надев Захир на палец – желая иметь камень всегда на виду и трижды умереть, нежели с ним на секунду расстаться, – Август сразу же заметил, как в ванне Захир вызывал сильнейшее раздражение, дикий зуд, жгучую резь, резкий жар, нестерпимые и не снимаемые никакими средствами адские муки; Август страдал, забывая переживать евхаристии, катарсисы и нирваны, являвшие как-никак главную цель, чуть ли не жизненный смысл купания.
Для устранения недуга Август придумал аппарат – взяв за пример уздечку для удерживания лица над краем ванны, – придерживающий палец с камнем на весу и без лишних страданий. Ему смастерили целый фуникулер: лебедку на цилиндрических муфтах, снабженную шестернями и зубчатыми валиками, удерживающую муштабель на плаву.
В течение десяти лет сей механизм не вызывал никаких нареканий. Август следил за всеми предписаниями и не прекращал ритуальных купаний, испытывая в связи с этим самые приятные чувства.

Раз, вылезая из ванны, разнеженный, размякший, вялый, все еще пребывающий в утренней нирване Август вдруг встрепенулся: Захир с пальца исчез. Август издал звериный крик. На суставе, в сердцевине белеющей стигмы, хранящей яйцевидный след Захира, густел сангвинический струп. Три дня Август метался как безумный, не зная себе места. Несчастный бегал, выдвигал ящики, распахивал дверцы, шарил в углах и щелях, залезал даже на чердак и крышу; пядь за пядью перерыл всю усадьбу, а также смежные здания: флигели, сараи, гараж; граблями вычесал гравий на аллеях и траву в парке.

А спустя три дня у нас случился трагический инцидент: в Азинкур вдруг заявился незваный Мутус Липпманн. «Гуру» был замученным, запрелым; пиджак и брюки превратились в затрепанную рвань. Вчерашний «Учитель» налетел на Августа и принялся награждать «ученика» ругательствами, унижать неприличными выражениями, применяя самые гадкие и мерзкие эпитеты.
– Балбес! Разиня! Дубина! Тупица! Кретин! За-сранец! Мудак! Распиндяй! Угребище! – выкрикнул Липпманн в истерике и кинулся на Августа с кулаками.
И влепил ему увесистую затрещину.
Не на шутку задетый или правильнее сказать, заведенный агрессивным наступлением Липпманна, Август – невзирая на примерную английскую выдержку – все же не сдержался и выдал эффектный свинг справа: Липпманн рухнул навзничь.
Десятилетний Дуглас Хэйг, присутствующий при битве и представивший себя в амплуа рефери, засчитал вслух десять секунд и присудил папе пальму первенства.
А Мутус Липпманн не двигался. Мы перепугались.
– Как же так? Как же так? – шептал удрученный Август.
Тем временем Дуглас Хэйг, не чувствуя, как накалились страсти, прыгал у тела Липпманна и дурачился; Август, разъяренный неуместным весельем, вдруг вспыхнул и в сердцах рявкнул на сына.
– Get away!
Хэйг, ни разу не видевший Августа в гневе, зардел, затрясся, зашептал извинения, а затем, разрыдавшись и уписавшись в штаны, выбежал из залы. В качестве утешения мальчик ушел насыщать рыбку...